Его привел в себя только писк браслета связи — мать звала его домой ужинать. Он выключил лампу, постарался хоть немного привести в порядок запачканную в пыли одежду и покинул подвал, тщательно поставив на место засов. При тусклом освещении на площадке следы того, что запертую дверь открывали, были совершенно незаметными.
С этого дня и началось его приобщение к тайне. Он приходил в архив почти каждый день, сначала немного крутился среди отцовских сотрудников, а затем украдкой пробирался в подвал, снимал засов, спускался в свое убежище и часами просиживал в нем, все больше погружаясь в мир почти двухвековой давности. Удивительно, но никто из взрослых так и не засек его. Отец постоянно был занят, и ему очень льстило, что сын интересуется его работой. Мать, как всегда, была поглощена ведением хозяйства и активной светской жизнью, а работники архива в эту часть подвалов почти никогда не спускались.
Газета «Новая Жизнь» выходила раз в полдюжины дней, и это облегчало ему скольжение сквозь время, помогая не утонуть в частностях. Когда ему было интересно, он доставал с полки (он уже освоился в подвале и знал, где что лежит) подшивку «Государственной Газеты», такой же официальной, как и в его время, но намного менее официозной, и находил там важные подробности.
Он читал о том, какой огромный интерес вызвало предстоящее Всенародное Совещание. Он следил за тем, как выдвигали и выбирали делегатов провинции и министерства, находил в «Новой Жизни» подборки писем-наказов, иногда наивных, иногда деловых, а порой, настолько радикальных, что у него перехватывало дух. Он возмущался, читая, как власти проводят нужных им людей, радовался победам общественности и огорчался поражениям, а затем, как, наверное, и те, кто брал в руки эту газету два века назад, от корки до корки проштудировал стенограммы открывшегося Совещания.
После Всенародного Совещания, которое оставило у него впечатление всенародного плача о наболевшем (многое он мог бы повторить слово в слово и сейчас, чего-то не понял, что-то вызвало у него грустную усмешку — нам бы ваши проблемы), события понеслись кувырком. Совет Пятнадцати постановил избрать половину членов Большого Совета всенародным голосованием и принял закон о самостоятельности предприятий (он мало, что в нем понял, уяснив лишь, что предприятиям дали свободу в принятии хозяйственных решений, «Новая Жизнь» его хвалила и называла прогрессивным). Наконец, гражданам в духе того же развития инициативы было разрешено основывать мелкие предприятия и товарищества (на этом он застопорился на целый день, но в конце концов разобрался, что это такое. Идея ему понравилась.).
Общественная жизнь в то время, кажется, просто бурлила. На каком-то заводе рабочие, в силу того же закона о самостоятельности, сами избрали себе директора. Откуда-то появилось множество мелких предприятий, о которых «Государственная Газета» немного недоуменно говорила, что они слишком активно занялись торговлей в ущерб производству. В «Новой Жизни» начали печатать различные разоблачительные материалы о деятелях прошлого (большинство имен было ему известно по урокам истории) и о преступлениях, совершенных в те годы, когда Кронтэей управляли военные (тогда это были относительно недавние события). Государство сотрясали многочисленные митинги и демонстрации. Там кипели страсти, вещали только что выдвинувшиеся народные трибуны, а массы требовали, чтобы Большой Совет целиком состоял из народных избранников.
Тогда же он впервые встретил имя Тинкоу. Будущий великий диктатор и Спаситель Нации в то время был космофлотовским маршалом и возглавлял одно из управлений в военном министерстве. На каком-то совещании он очень резко выступил против перемен и призвал Совет Пятнадцати немедленно прекратить потакание крамоле и остановить развал державы.
Но Совет Пятнадцати не прислушался к его призывам, похожим на требования. В конце концов, он был вынужден уступить волне митингов и отказался от первоначального намерения самому назначать половину членов Большого Совета. В «Новой Жизни» появилось очень много статей, где говорилось, какие законы нужно срочно принять и какие экономические преобразования совершить.
Прошли, прокатились, как снежная лавина, выборы, и вот он уже с замиранием сердца читал репортаж о торжественном открытии работы избранного Большого Совета. Открытие началось со скандала: часть депутатов отказалась встать при появлении Председателя Совета Пятнадцати, и «Новая Жизнь» назвала это высшим проявлением свободы и демократии.
Большой Совет начал работу, и всеобщие восторги несколько поутихли. Он по-прежнему читал речи депутатов; на митингах и демонстрациях требовали уже ответственного перед народом правительства, но даже на страницах безусловно поддерживающей перемены «Новой Жизни» появились нотки разочарования. Депутаты примерно поровну разделились на радикалов и консерваторов. Они проводили дни заседаний, произнося речи и ругая друг друга, но дело так и не продвигалось вперед. На митингах стало больше криков и эмоций. На них все чаще выступали люди, которых даже «Новая Жизнь» называла безответственными болтунами и демагогами. Провинции требовали — и добились — большей самостоятельности, которая обернулась бесконтрольностью губернаторов, а в некоторых из них появились движения, требующие полной независимости от Метрополии.
В экономике перемены тоже пока не приносили ожидаемых результатов. Директора получивших свободу предприятий использовали ее для злоупотреблений, а многочисленные частные фирмы ударились в спекуляцию. Начали появляться недоуменные, а затем и гневные статьи о развале нужных государству заводов и институтов. Кто-то очень сильно разбогател, но большинство только обеднело.