Первым к телу Шелни, неловко лежащему среди камней, подоспел пришелец-взрывник. Свирепым криком и резкими жестами он заставил всех отойти и сам опустился перед телом на колени прямо в острый щебень. Взрывник осторожно перевернул Шелни на спину и медленно вынул у него из кармана заряд. Держа маленькую темную опасную колбаску в вытянутой руке, пришелец медленно встал и таким же медленным плавным жестом провел ладонью перед лицом снизу вверх. Собеско впервые видел этот жест, но легко понял: Шелни мертв.
У Шелни был перелом основания черепа и, кажется, сломана рука, но последнее уже не имело значения. Его на руках вынесли из завала, обтерли лицо, залитое кровью из рассеченного лба, и словно в открытый гроб, уложили в пустой короб, один из тех, в которые ссыпали щебень. Странный гусеничный полувелосипед-полутрактор подцепил тележку и потащил ее за собой, но перед этим пришелец-надзиратель снял с Шелни ошейник и, сложив его вдвое, рассеянно засунул в карман, а взрывник вдруг, к изумлению Собеско, поднял правую руку раскрытой ладонью вверх над плечом — отдал честь погибшему.
Бригадир тронул Собеско за рукав.
— Иди работать, — сказал он вполголоса на своем ломаном баргандском. — Уже недолго. Завтра отдохнешь.
— А что будет завтра? — механически спросил Собеско.
— Как что? А, ты же новенький. Завтра выходной. Один день из двенадцати мы не работаем, а пришельцы обещают вскоре и второй добавить.
Собеско равнодушно пожал плечами.
— Разве на каторге бывают выходные?
Даксель пригласил Собеско прогуляться где-то в промежутке между ужином и отбоем, когда пленные были предоставлены самим себе, и можно было заниматься стиркой, принимать душ, тихо тосковать о прошлом или, наоборот, нанести визит в соседний барак.
Дул сильный ветер, и Собеско поплотнее застегнул комбинезон. Из узких забранных сеткой окошек барака лился яркий свет и доносились возбужденные пьяные голоса. Перед выходным пришельцы выдали своим пленникам по большой пластиковой колбе мутного, плохо очищенного, но достаточно крепкого пойла и по пачке солоноватых галет, напоминающих по виду и по вкусу картон, так что внутри шел пир горой.
— Кен, надо бежать отсюда, — тихо и серьезно сказал Даксель, когда они завернули за угол и встали за торцевой, лишенной окон стеной.
— Бежать? С этой штучкой на шее? — Собеско встревожено посмотрел на Дакселя. — Дилер, попробуй успокоиться. Ты только погубишь себя и ничего не добьешься.
Даксель негромко рассмеялся.
— Да нет, Кен, успокойся. Я не сошел с ума и не хочу покончить с собой. Просто подумай: что нас держит здесь? Не охрана — ее нет. Не ограда — перебраться через нее — раз плюнуть. Одни только ошейники, верно? А что, если никакой взрывчатки в них нет, и все это — просто блеф?!
— Ди-илер! Ты же сам все сидел собственными глазами!
— Это ты о фильме? В самом деле, после такого кино трудно было не поверить. Я тоже верил. До сегодняшнего дня.
— Что же такое случилось сегодня?
— Ты не заметил? Вспомни, как осторожно пришелец доставал заряд из одежды Шелни. А второй совершенно спокойно снял с него ошейник и положил себе в карман. С предметами, которые могут взрываться, так беспечно не поступают.
— Я бы не стал делать такие серьезные выводы на основании всего лишь одного случая, — подумав, сказал Собеско. — Тот пришелец по какой-то причине мог быть абсолютно уверен, что ошейник не взорвется. Скажем, он сам его дезактивировал. Многим людям свойственно безоглядно доверять технике, а у пришельцев это, наверно, проявляется еще сильнее.
— Кен, для меня сегодняшний случай — не первое, а последнее звено в цепи доказательств. Ты никогда не думал, что эти якобы взрывающиеся ошейники выглядят совершенно не натурально? Они не вписываются в нормальную жизнь, они какие-то чересчур зловещие, я бы сказал, киношные. А пришельцы — они совсем не похожи на киношных злодеев. Видя то, что они делают в нашем мире, очень легко представить их демонами, злобными извергами, одержимыми убийством. Но на самом деле, они — люди, а не монстры, не вижу я у них этакой, знаешь, злодейской изощренности, в которую вписались бы и ошейники со взрывчаткой.
— Дилер, Дилер, — покачал головой Собеско. — Ты слишком склонен очеловечивать пришельцев. Я за последние пять лет побывал в нескольких экспедициях и неоднократно встречался с людьми, у которых и логика, и образ мышления были совсем не такими, как у нас. А ведь это были такие же филиты, как и мы. И что тогда говорить о пришельцах? Даже то, что один из них сегодня отдал посмертные почести Шелни, меня ни в чем не убеждает. Пойми, Дилер, дело не в отдельных людях, а в системе, которая может быть сколь угодно бесчеловечной. Почти все те, кто пять лет назад вышвыривал меня в эмиграцию, были вполне приличными людьми. Некоторые даже сочувствовали мне… когда не выполняли свои служебные обязанности. Ты понимаешь разницу?
— Так мы можем спорить до бесконечности, — криво усмехнулся Даксель. — Что же, есть, по крайней мере, один способ проверить все сразу и до конца.
И прежде, чем Собеско успел остановить его или даже что-то сказать, Даксель расстегнул свой ошейник.
И ничего не произошло.
— Видишь, я был прав, — севшим голосом сказал Даксель, застегивая ошейник обратно. — Теперь можно начинать предметный разговор?
— Можно, — ошеломленно пробормотал Собеско, пытаясь собраться с мыслями.
— Кен, нужно бежать отсюда, сегодня же! — возбужденно прошептал Даксель. — Это шанс, может быть, единственный! Нельзя ждать еще двенадцать дней, за это время о том, что нас дурят, может догадаться кто-то еще. А пока пришельцы не ждут побега. Лагерь существует уже почти четыре недели, и за это время не было ни одной попытки. Они наверняка расслабились и снизили бдительность. За ночь мы уйдем далеко, день где-нибудь переждем, а может быть, у нас будет в запасе и вторая ночь! Завтра выходной, проверки не будет, я спрашивал. Наш бригадир сейчас квасит вовсю — я ему свою порцию отдал. Вряд ли он будет завтра в той форме, чтобы заметить наше отсутствие. А без него заложить нас пришельцам будет не так-то просто. Для этого нужно, как минимум, знать баргандский.