Барк Негелис зашевелился, стремясь что-то сказать, но Кир Калансис опередил его.
— Подожди, Барк, не сейчас. Я читал твою статью. Я всегда прочитываю нашу газету, и я знаю, что ты сейчас хочешь сказать. «Бесчеловечность как государственная политика», так? Возможно, ты прав. Да, я тут много и хорошо говорил о помощи бедным и безработным, а вместо этого урезал пособия. Да, я решился на это! И не один ты проклинаешь меня, но я говорю всем, как сейчас тебе: пойми, людям нужна честная, достойная работа, а не подачки от государства! Я говорил про Арлатон, но ведь трущобы растут у нас во всех крупных городах. Даже в таких благополучных, как Самодонес или Фраувенг. Из-за этих пособий мы рискуем вырастить целое поколение, которое не умеет и не хочет работать! Да, наше государство достаточно богато, мы можем гарантировать любому прожиточный минимум. Но мы почему-то забываем, что все эти пособия мы забираем из кармана тех, кто работает и платит налоги. А налоги растут, теперь мы дошли даже до того, что сидеть на пособии уже иногда выгодней, чем работать! И люди сидят — годами. И превращаются в бездельников и люмпенов. А я хочу заставить их самих зарабатывать деньги, заставить уважать себя, в конце концов!
Кир Калансис закашлялся, и Барк Негелис сумел вклиниться в паузу.
— Стой, Кир! Ты уже не на трибуне. Я хотел только спросить — правда ли, что ты уговорил Трента из корпорации «Элано» построить новый завод электротехники в Торнединге под Дондоэлем?
— Правда, — усмехнулся Калансис. — Если будешь писать об этом, можешь сослаться на хорошо осведомленный источник в правительстве. По расчетам — около двенадцати тысяч новых рабочих мест, не считая занятых на стройке. По сути дела, это даже не строительство, а настоящая реконструкция всего района. Помнишь, мы как-то опубликовали проект о промышленных зонах будущего — технополисах? Что-то вроде этого. Дня через три я собираюсь туда поехать — мне, в общем, будет, что сказать по поводу начала этой стройки.
Да, ты меня перебил. Я говорил, что хочу заставить работать бездельников, но я еще хочу и дать работу тем, кто ее ищет. Хотя бы некоторым. Мы разработали большую программу. Определили кризисные районы, много разговаривали с мэрами городов, премьер-министрами земель, провели расчеты. Там, в Торнединге, я объявлю об этой программе. Сто восемьдесят восемь миллиардов на шесть лет. Реконструкция городов, строительство дорог, рекультивация земель, всяческие льготы тем, кто будет создавать рабочие места в кризисных районах. Мы объявляем войну трущобам! Порочный круг будет разорван!
— Ты очень веришь в эту программу? — спросила мама Тэй. Она всегда умела задавать точные вопросы.
— Да, пожалуй. Мне надо верить в нее. И надо убеждать всех, что все идет прекрасно, а жизнь меняется к лучшему. Но в том-то и дело, что я не знаю, правильно ли мы идем. И дело не только в этой программе… Стране нужны перемены, в этом у меня нет сомнений. У меня сомнения — дадут ли перемены желаемый эффект. Будет ли толк от такого искусственного повышения занятости, от поощрения мелкого бизнеса, от снижения налогов? Очень верит во все Морринсон. Он верит. Он двадцать лет твердил об этом, писал статьи и книги. А сейчас он счастлив. Он министр экономики, причем, очень неплохой министр, и может применить все свои теории на практике. А между тем, в бюджете на следующий год предусмотрен дефицит в шестьдесят миллиардов — впервые за десять лет и причем так много. А министр финансов Суарис, хотя и очень верит во все наши программы, тем не менее, предсказывает на будущий год инфляцию в восемь процентов — такого у нас тоже не было десять лет.
— Я понимаю, в чем дело, — размеренно вставил Костас Феланис. — Вы решились прямо вмешаться в экономику, и вмешаться так, как это не делал до вас никто в мире.
— Верно! — поддержал Калансис. — Никто! Во всем мире считается, что производители сами быстрее и лучше справятся с делом, чем неповоротливая государственная бюрократия. Во всех странах нашей цивилизации принято не отводить государству большую роль, чем роль судьи на поле, который строго следит за соблюдением правил, но не принимает участия в игре. У нас государство строило и строит электростанции, железные дороги, каналы и порты, контролирует стратегические отрасли наподобие финансов или военной промышленности, но никогда ранее ни у кого не возникало идеи сделать его одним из игроков. И ведь это у нас были и Гарт, и Баркенис, которые хотели полностью подчинить экономику государству. Мы-то не понаслышке знаем, что это такое!
— Очевидно, они скомпрометировали своим излишним рвением в целом здравую идею, — добавил Феланис. — Мы же сейчас видим и другой полюс: Гордану. Я был там в прошлом году и видел, в какой жуткий тупик они уперлись. Это государство, где капиталу не было поставлено вообще никаких заслонов. И что они имеют сейчас? Чудовищные контрасты: огромное богатство и нищету, коррупцию, преступность. Всем правят гигантские корпорации. Все там дороже, чем у нас, заработная плата ниже, качество хуже. Все эти гипертрофированные уроды держатся только за счет экспорта.
— Вот-вот, — невесело согласился Калансис. — В том-то и вопрос — найти путь между двумя крайностями. А путей много и попробуй, найди, какой из них верный.
— Но программу, наверно, трудно будет утвердить в парламенте, — посочувствовала Линн Арнинг.
— И не говори. Придется отстаивать каждый пункт. Кто-то будет беспокоиться из-за бюджетного дефицита, кому-то не понравится сама идея, а кто-то, — голос президента ожесточился, — постарается привлечь побольше внимания к своей персоне. Но все же, думаю, пройдет. Сильно надеюсь на общественную поддержку, ну а с лидерами всех фракций в парламенте я уже успел переговорить. Со скрипом, но большинство наша программа должна набрать. Главное — начать. А заканчивать, наверно, придется уже не мне.