Время жить. Пенталогия (СИ) - Страница 290


К оглавлению

290

Солнце быстро зашло, и все вокруг окутала мокрая темнота. Ни берега, ни его огней уже не было видно. Время от времени шел дождь, а волны начали плескать через борт. Ветер усилился и пробирал до самых костей.

— Выпейте, — из темноты вдруг появился Чоко с большой кружкой в руке. — Это горячий грог. Пусть не говорят, что я не забочусь о пассажирах, ха-ха. Еще не раздумал идти в Валез?

— А ты? — лязгая зубами, спросил Ворро. — Держу пари, что у тебя тоже давно не было такой милой ночки?

— Ерунда! — засмеялся Чоко. — Ты не видел, что такое настоящий шторм! Тогда ты бы у меня вспотел у помпы! Сейчас самая нормальная погода, а для конца осени так вообще прекрасная. Пей скорей, освобождай посуду!

Ворро залпом выпил горячий крепкий напиток, и ему сразу стало лучше. Вытащив из рюкзака пластиковое полотнище, он завернулся в него как в кокон и задремал. Рядом кое-как устроился Неллью. Свое полотнище он отдал женщине с ребенком и щелкал от холода зубами до самого рассвета.

Весь следующий день суденышко двигалось под парусами, каждые полчаса меняя галс и подставляя волнам то правую, то левую скулу. Ветер посвежел и нес с собой водяную пыль, которую он срывал с верхушек невысоких острых волн, время от времени взбухающих белыми гребешками. Всеми пассажирами овладела апатия, и к обеду, щедро предложенному Чоко (каменные сухари, соленая рыба и много-много кипятка), почти никто не притронулся. Сам же Чоко был в прекрасном до безобразия настроении и постоянно шутил, прохаживаясь по поводу то одного, то другого пассажира. Отвечал ему только Ворро и иногда пожилой интеллигент, которого шуточки, похоже, доставали больше всех. Лучше всех чувствовал себя маленький мальчик. Он бесстрашно лазил по всей шхуне, и мать то и дело испуганно кричала ему, чтобы он обязательно держался и не выглядывал за борт.

Поздно вечером, когда уже стало темнеть, на горизонте появились огни, вызвавшие коллективный вздох облегчения.

— Нет-нет, — засмеялся в ответ Чоко. — Это не про нас. Мы сейчас ляжем в дрейф и пристанем к берегу рано утром.

— Это невозможно, — простонала пожилая женщина. — Я не переживу здесь второй ночи.

— Почему мы так медленно плыли днем? — немедленно подхватил ее муж. — Если бы вы не выключили двигатель, мы бы уже давно были на берегу.

— Ага, — решил не остаться в стороне один из братков, тот, что покрепче. — Ты это, в натуре, рули к берегу!

— Тихо, ша! — Чоко крепко стоял на ногах, держа руку на рукоятке револьвера. — Будет все так, как я сказал! Днем мы шли под парусом, потому что иначе нам бы не хватило горючего. Кто хочет сейчас плыть к берегу — вон лодка, садитесь и гребите! В порт мы не пойдем. Если кому-то охота в лагерь для беженцев, я никого не неволю. Но я лично не собираюсь там торчать, поэтому мы высадимся на берег завтра утром. Я перевез в Валез больше спирта, чем весит эта посудина, и знаю здесь все. А если кто-то ночью вздумает откинуть копыта, это его личное горе. Гарантирую роскошные похороны в открытом море. Всем ясно?!

Ясно было всем.

Вторая ночь в море была еще более тяжелой, чем предыдущая. Дождь шел, почти не переставая, к тому же ветер усилился, и суденышко немилосердно качало. Серый рассвет застал шхуну, на палубе которой скорчились в разных позах девять измученных до предела взрослых и один сладко спящий ребенок, скользящей под стук мотора по слегка поутихшим волнам вдоль неприветливого скалистого берега.

Грозно шумящий прибой, казалось, не допускал даже мысли о высадке, но Чоко и в самом деле знал здешние места. Войдя в узкий проход между скалами, шхуна оказалась в крошечной бухточке. Мотор стих, и она по инерции мягко прокатилась вперед, почти уткнувшись носом в берег. Под килем заскрипела галька. Небольшая волна, пробравшаяся в бухту с моря, легко стукнула в корму.

— Поезд прибыл на конечную станцию. Господам пассажирам просьба заплатить за проезд и покинуть вагоны! — весело произнес Чоко.

Он уже снял свой клеенчатый плащ и зюйдвестку, облачившись в неприметную коричневую куртку, доходящую до середины бедер. В руках он держал небольшую дорожную сумку и пару ботинок.

— Вы тоже сходите на берег? — удивился Неллью. — А свое судно вы что, бросаете?

— А ты думаешь, я до конца жизни собирался возить на нем контрабандный спирт и ловить рыбку? — засмеялся Чоко. — Нет, в Гордане у меня будет собственная яхта, а богатые туристы будут называть меня господин Чоко! Ладно. Хорош болтать. Домари, где ты, черт тебя возьми?!

Сонный матрос, тоже уже переодевшийся в гражданскую одежду, сбросил сходни, по которым все перебрались на берег, почти не замочив ног.

— Вот что, — деловито сказал Чоко. Он уже сменил обувь и теперь походил то ли на сельского учителя, то ли на горожанина, выбравшегося на природу. — Здесь мы с вами расстаемся. Идите по кромке берега, переберетесь вон за тот мыс — увидите небольшой городок. Если не знаете языка, советую сразу же сдаться властям. На то, чтобы самим добраться куда-то дальше, у вас нет никаких шансов.

— А ты? — подозрительно спросил один из братков, тот самый, что всю дорогу страдал от морской болезни.

— А я язык знаю. Поэтому волен делать все, что захочу. И не стоит, кстати, делать резких движений. Я не хочу неприятностей, но положу каждого, кто попробует двинуться в мою сторону! Поэтому все повернулись, и пошли по бережку. А я за вами пока отсюда понаблюдаю.

— Пошли, — Неллью тихонько тронул Ворро за рукав. — Я думаю, нам ничего другого не остается. И чем скорее мы уйдем, тем лучше.

290