А в промежутках — приведение в пригодный для жизни вид довоенных картагонарских укреплений, невероятно запущенных за девятнадцать лет, и бессонные ночи в сырых бетонных бункерах. И бесконечные учебные стрельбы из ужасно неудобного и допотопного оружия, провонявшего тухлой смазкой, если, конечно, металл может чем-то провонять.
Кен Собеско, протянув руку, погладил толстую лоснящуюся рельсу — почти ласково. Оружие… Массивная установка для запуска неуправляемых противотанковых ракет, старинная, неуклюжая громоздила, хлам довоенный и — их единственный шанс на победу и выживание.
Этим установкам было около тридцати лет. Разрабатывались они в жуткой спешке в качестве ответа на появившиеся на вооружении картагонарской армии сверхтяжелые танки, на которые картагонарцы, всерьез рассчитывающие прорвать мощные гранидские укрепления за Тороканскими Воротами, возлагали какие-то романтические надежды.
Слов нет, смотрелись тогдашние супертяжи весьма грозно. Восьмидесятитонные трехбашенные махины, закованные в непробиваемую броню, имеющие на вооружение мощную гаубицу, две скорострельные пушки малого калибра и четыре пулемета, с экипажем из восьми человек. Вот только создать для них соответствующей мощности двигатели картагонарцам так и не удалось, посему парадная скорость бронированных чудовищ не превышала восьми километров в час, а глубокая лужа или канава метровой глубины были для них непреодолимым препятствием.
Гранидская установка для запуска противотанковых реактивных снарядов выглядела не менее массивной и неуклюжей, чем танки, для борьбы с которыми она предназначалась. Ее конструкторы просто взяли 150-милиметровый фугасный снаряд, снабдили его оперением и мощным ракетным ускорителем и поставили на рельсу-направляющую. Дальность у этой системы составляла несколько километров, но стрелять имело смысл не более чем на стометровую дистанцию, иначе рассеивание становилось просто запредельным. Требовала она для стрельбы двух человек, с трудом перемещавших эту бандуру по полю боя, плюс еще двое подносчиков, на руках перекатывающих тележку с двумя шестидесятикилограммовыми ракетами. Впрочем, как вполне серьезно считал Собеско, сделать больше одного выстрела из этой установки было бы большой удачей.
Все эти недостатки, правда, искупались тем, что снаряд в случае попадания в цель запросто проламывал лобовую броню картагонарских супертяжей, а прочие танки разрывал буквально в клочья. И когда танки пришельцев, которые не брало почти что никакое оружие, привели штабы всех уровней в состояние тихой паники, кто-то вспомнил об этих так ни разу не применявшихся в бою установках, до сих пор где-то валявшихся в глухих углах заброшенных складов.
Говорили, что одну такую установку возили в Шуан, дабы испытать на выгоревшем изнутри остове танка пришельцев. Так это было или не так — неизвестно, а результаты испытаний напрямую зависели от фантазии рассказчика. Но, судя по той скорости, с которой эти музейные экспонаты, прозванные кем-то мухобойками, каковое название немедленно прижилось, были извлечены с богом забытых складов, что-то в этом, бесспорно, было…
«Так или иначе, — мрачно подумал Собеско, — меньше чем через час все станет ясно. Если, конечно, пришельцы дадут испытать мухобойки на своих машинах, а не примитивно раздолбают все с воздуха».
Бывший военный летчик, Собеско чувствовал себя в роли пехотинца крайне неуютно. Не помогала даже мысль о том, что более надежного укрытия, чем их дот — броневой колпак под полутораметровым перекрытием фортификационного железобетона — пожалуй, и не найти.
Этот дот, снаружи выглядевший как обычный пригорок, поросший пыльным бурьяном и пышно звавшийся семнадцатым фортом второй линии, был частью довоенного картагонарского укрепрайона. Строить картагонарцы умели. Под землей здесь скрывался целый многоярусный город со своими складами, электростанциями, казармами и госпиталями. На земле — имел место грандиозный фортификационный ансамбль из нескольких линий мощнейших укреплений, способных устоять даже под массированными бомбардировками.
Прорывать эту полосу обороны никто и не пытался. Полуостров Тороко взяли десантники и морпехи, а картагонарский гарнизон, засевший под землей, благополучно просидел в окружении до самой капитуляции. После войны срывать укрепления не стали — хватало и иных забот — и за два десятилетия они пришли в совершенное запустение. Часть нижних этажей была затоплена, кое-где еще можно было нарваться на мину, а для местного населения укрепления поставляли сюжеты для многочисленных слухов и легенд — от бродячих призраков до скрывающихся в подземельях шапарирских фанатиков, считающих гранидскую армию нечестивым воинством бога тьмы Хыгураша и все еще ждущих прихода своих.
За четверо проведенных здесь суток Собеско не видел ни призраков, ни фанатиков-шапарирцев, ни иных необъяснимых явлений, но ход в нижние помещения был, тем не менее, закрыт тяжелой стальной дверью, заходить за которую очень не рекомендовалось. К тому же, вместо положенного по штату семитысячного гарнизона укрепления в настоящий момент занимали всего несколько сотен добровольцев, уже прозванных каким-то идиотом из управления пропаганды Отдельным полком Стражей. Несколько сотен почти смертников, оказавшихся здесь самыми разными и причудливыми путями.
В доте, называемом семнадцатым фортом второй линии, находились шестеро Стражей или, как мрачно шутил Собеско, неожиданно оказавшийся старшим в этой группе, шесть придатков к трем мухобойкам.