Билон осторожно взял протянутую бумагу. Это был контракт-чудо, контракт-мечта! Майдер Билон назначался обозревателем-комментатором, подчиненным лично главному редактору, его оклад возрастал втрое. Свободный выбор темы, свободное посещение редакции, возможность проведения журналистских расследований, покрытие дополнительных расходов, связанных с подготовкой материалов, на сумму до восьми тысяч в год — достаточно, чтобы совершить кругосветное путешествие, причем первым классом.
На какое-то время у Билона захватило дух. Это была вершина карьеры для пишущего журналиста, во всяком случае, в «Курьере». Он достиг этого, когда ему нет и тридцати!
Но затем наступило отрезвление. Билон знал несколько таких обозревателей. Это были журналисты-асы, они могли давать всего по одному материалу в неделю, даже меньше, но их материалы всегда были экстракласса. Они достигали своего положения годами, развивая контакты и нарабатывая связи в самых различных кругах вплоть до центрального аппарата полиции и президентской администрации. Они были знакомы с министрами и директорами крупных корпораций, их знали и в таких местах, где из рук в руки переходили миллионы «грязных» денег, а неосторожно сказанное слово могло стоить жизни.
И как смотрелся на их фоне Майдер Билон, молодой репортер, к тому же полтора года просидевший в какой-то дыре и оторванный от всех связей и событий? Наверно, так чувствовал бы себя лейтенант, которого за совершенный подвиг произвели сразу же в генералы.
Однако и период неуверенности в себе длился недолго. В конце концов, он молод, напорист, кажется, умеет писать и, похоже, везуч. Ему представилась возможность перескочить сразу через несколько ступенек, и он справится! Должен справиться, черт возьми!
— Я готов, — с улыбкой сказал Билон, глядя в глаза главному. — С вашего позволения я бы хотел отправиться тогда в Северное Заморье. Там сейчас назревают грозные и очень важные события.
— Нет-нет, туда я вас не отпущу, — засмеялся главный редактор. — Если там начинается война, я не хочу рисковать ни вами, ни кем-нибудь другим. Тем более, что наших читателей не слишком интересуют события, которые происходят где-то далеко и никак их не касаются.
— Но пришельцы… — попробовал настоять на своем Билон.
— А что пришельцы? Я уже говорил вам, что хозяева газеты не рекомендуют пока развивать эту тему. К тому же я считаю, что даже если это они, все ограничится Заморьем. Не смогут же они воевать со всем миром. Кстати, для начала я бы подсказал вам тему, которой стоит заняться. Попробуйте раскопать вопрос о том, как граждане самостоятельно борются против преступности. Преступность сейчас всех волнует.
Говоря так, главный редактор был вполне искренен. Он действительно не знал, что газетой через многих подставных лиц и подставные фирмы владеет не кто иной, как сам президент Горданы Лёрид Кирстен.
Перекрестье камеры казалось перекрестьем прицела, и филлинский танк выглядел в нем настоящей боевой машиной. Широкий, приземистый, опасный, весь разрисованный серо-зелеными, бурыми и желто-коричневыми пятнами, он мощно катил вперед, подминая под себя невысокие кусты. На секунду он остановился, из ствола его пушки вырвалось пламя, и изображение на экране тут же вздрогнуло, заплясало из стороны в сторону. Несколько секунд не было видно ничего, кроме мелькающей ряби и цветных полос.
Однако лобовая броня «Громовержца» выдержала удар, экран очистился, и на нем появился тот же филлинский танк, рванувшийся в самоубийственную лобовую атаку. Он вырастал прямо на глазах, грозный ствол орудия был отведен в сторону. До столкновения оставалось всего несколько секунд, когда экран озарило вспышкой — это сработала плазменная пушка «Громовержца». Филлинский танк был вскрыт как консервная банка. Боезапас внутри него взорвался, и башня со стволом орудия была сорвана и отброшена в сторону. В лобовой броне зияло буквально раскроившая танк надвое широкая щель с оплавленными краями. Изнутри шел дым.
Командир Пээл с усилием оторвался от экрана. Тэон, отбиравший самые эффектные кадры, поработал на славу. Казалось, что зритель сидит в самом танке, испытывая все толчки и удары и заражаясь азартом боя.
«Сидеть в самом танке?» — засмеялся про себя командир. Что за абсурдная мысль. Экипаж в танке страдает от сотрясений, ему нужно место, ему нужны вода и пища, ему затруднены обзор и связь с другими экипажами, наконец, он может погибнуть в бою, тогда как танк «Громовержец» — хоть и ценная и дорогая, а всего лишь машина, потерять которую неприятно, но не смертельно.
К счастью, потери в эти первые дни войны были невелики. Почти вся техника благополучно перенесла многокилометровый марш по пустыне, а в том самом первом и пока единственном серьезном бою было потеряно всего два «Охотника». Один протаранил грузовик, очевидно, со снарядами, и подорвался на его грузе, а во втором после ряда попаданий вышло из строя несколько важных узлов, и ему пришлось дать команду самоликвидироваться.
Более опасным оказался воздушный налет, когда колонна остановилась для прохождения технического контроля и авторемонта. Неожиданно появившиеся на низкой высоте самолеты противника успели, прежде чем были уничтожены огнем с земли, ударными беспилотниками и подоспевшей девяткой «Молний», сбросить бомбы, выведшие из строя два «Охотника», «Громовержец», и повредившие еще несколько машин.
Держать под контролем небо было первым правилом этой войны. Поэтому для Пээла неприятным сюрпризом стали неожиданно высокие потери в беспилотных аппаратах, сопровождавших танки. Филиты сбивали их даже из ручного оружия, а в предотвращении атак филлинских самолетов беспилотники оказались и вовсе практически бесполезными. В итоге в воздух было поднято несколько «Драконов», на которых установили мощные радиолокационные станции, а вблизи колонны танков постоянно барражировали две-три девятки «Молний», готовые выйти на перехват обнаруженных целей.